Владимир Чурсин

В названье этом - хриплый танка выстрел
И стон бойца, упавшего в траву...
Назло огню здесь колос снова вызрел
И снова пьют ромашки синеву.

Июль бинтует утром балок раны
За хлебным полем по-над Пслом-рекой,
И я дышу, не надышусь туманом
И чувствую в нем дым пороховой.

Не будет войн когда-то в целом свете,
Но тут, на поле, даже тишина,
Прессуясь из невидимых отметин,
Как бы вчера войной обожжена.

***

Александру Николаеву – танкисту,
совершившему таран фашистского
танка в сражении под Прохоровкой
летом 1943 года. летом 1943 года.

Здравствуй, Саша!
Потесняя время, 
Я года сегодня
Раскрою,

Чтобы
Из другого поколенья
Встать с тобой
У смерти на краю.

Пять минут

Пусть пламя нас обходит,

Пять минут

Пусть пули не свистят.

Ты представь:

Тебе же ведь сегодня

Было бы

Уже за шестьдесят.

Так и будешь

Сотни лет мальчишкой,

Ринувшимся

В алый свет огня...

Потому, наверно,

И молчишь ты

И глядишь

Куда-то сквозь меня.

Парень - парнем.

Без особой силы.

Признаюсь:

Ничем не удивил...

Надо же!

Ведь ты - такой! - Россию

От беды великой

Заслонил.

Сколько лет,

И чем в годах мы дальше,

Тем яснее

Мы во всем видны.

На себя

Без позы и без фальши

Я смотрю оттуда,

Из войны.

...Здравствуй, Саша!

Тихо перед боем,

Пахнет луг

Дурманяще травой.

Как всегда,

Ты сдержан и спокоен,

Точно будешь

Сотни лет живой...

***

Елена Мухамедшина

Стихотворение посвящено
Александру Николаеву
механику водителю танка Т-34
первый танковый таран в битве под Прохоровкой.

Раненая память.

Не затянется память как рана,
Не забудем солдат всех простых,
Что вошли в этот бой - умирая -
И навеки остались в живых.

Нет, ни шагу назад, смотрим прямо,
Только кровь отлила от лица,
Только стиснуты зубы упрямо –
Здесь мы будем стоять до конца!

Пусть любая цена - жизнь солдата,
Все мы станем сегодня бронёй!
Твоя мать, город твой, честь солдата
За мальчишеской тонкой спиной.

Две стальные лавины - две силы
Среди поля ржаного слились.
Нет тебя, нет меня – мы едины,
Мы стальною стеною сошлись.

Нет маневров, нет строя – есть сила,
Сила ярости, сила огня.
И жестокая битва косила
И броню, и солдат имена.

Танк подбит, комбат ранен,
Но снова –
я в бою
– пусть пылает металл!
Крик по рации подвигу равен -
Все, прощайте, иду на таран!

Столбенеют враги, выбор тяжкий –
Не поверишь так сразу глазам.
Танк горящий летит без промашки –
Я за родину жизнь так отдам.

Только черный квадрат похоронки
Объяснит матерям и родным -
Его сердце – в земле – как осколки…
Он остался всегда молодым.

…На сожженной земле ни былинки,
Танк на танке, броня на броне…
И на лбу командиров морщинки –
Битву не с чем сравнить на войне…

Не затянется рана земная –
Его подвиг всегда рядом с ним.
Потому что он знал, умирая –
Как легко умереть молодым…

В храме памятном тихо и свято,
Твоё имя - рубец на стене…
Ты остался жить здесь – да, так надо,
Чтоб земля не горела в огне.

На земле этой, черной когда-то,
След горящий забыть не дает -
Твое рваное сердце солдата
По весне васильками цветет…!

***

Леонид Решетников

Прохоровская земля.

Здесь столько рваного железа,
Так им пласты начинены,
Что, кажется, копни вдоль среза
Увидишь все слои войны:
И сорок первый, горевой,
И сорок третий, грозовой.
И, как в колодце, нету дна,
Копай до дна – одна война!

Когда бы мог попавший в землю
Металл потом взойти, как лес,
Он здесь, до края степь объемля,
Как лес, поднялся б до небес.
И, лесу этому внемля,
Под ним прогнулась бы земля.

И все ж та степь, она – живая.
Куда ни глянь, из края в край,
Пшеница ходит, созревая,
Денька два, три и убирай.
Бежит волна, как вдоль уреза
Реки, вдоль тропки полевой…
Она растет не на железе,
Но на крови,
Еще живой.

***

Мать лейтенанта Чеснокова.

Мать лейтенанта Чеснокова,
Что пал вблизи Сторожевого,
В виду родной своей избы –
Ворот и печи без трубы –

Она, покинув темь подвала,
Лишь закипел в деревне бой,
Навстречу к нам –
К нему бежала,
Чтоб заслонить его собой.
К нему, к нему – сквозь стену страха.
Сквозь гром и дым - К нему, к нему.
Но он споткнулся, грянув с маху
Лицом к порогу своему.

Не плакала, не голосила –
Все это было впереди.
Сама глаза ему закрыла,
Сложила руки на груди.

И первой бросила с пригорка
Земли холодной первый ком,
Когда раздался залп тот горький
Над выстроившимся полком.

Невестка около рыдала,
Не вытирая слез с лица.
А мать молчала, мать молчала:
Она тогда уж это знала,
Что слезы эти – лишь начало,
А та потеря до конца…

Жива ли ныне та старуха
И встал ли дом на месте том?
И вышла ль замуж молодуха,
В тот час лежавшая ничком?

Ах, если б так оно и сталось!
И дай Бог счастья ей и всем,
Кому узнать еще досталось
Не только тяжкий труд да старость,
Но и любовь хоть между тем.

Так что же с ними, дорогими,
Случилось там за вихрем лет,
Где полк тогда расстался с ними?
О том, признаться, данных нет.

И только то, как раньше, снова
Нет-нет, да и всплывет то слово,
Со дна поднявшись сквозь года,
Как в сушь соленая вода,
Как вместо хлеба лебеда:
Жена найдет себе другого,
А мать сыночка никогда.

Николай Истомин

Прохоровка

Вокруг нее земля фугасом взрыта,
Шли самолеты за звеном звено.
Она в народе стала знаменита,
Как Подмосковное Бородино.
Вот здесь по взгорьям,
По лощинам узким
К нам двигалась немецкая орда,
Чтоб кровь пролить на мостовые Курска
На наши села, нивы, города.
В дыму дома, в дыму бугры и склоны,
Горят хлеба, в сплошном огне простор,
Но нет, плотину нашей обороны
Не сдвинул с места вражеский напор.
Стоят бойцы с упорством небывалым.
Ревут моторы… Духота и жар
А в это время наши генералы
Врагу готовят встречный свой удар.
В таком сраженье путь к победе труден.
И люди в штабах не смыкали глаз,
И час настал, прославленный Ватутин
Отдал своим дивизиям приказ.
Еще страшней пространство загудело,
Столбы земли, металла и огня
Взлетали к небу. Порохом горела
«Пантер» и «ТИГРОВ» толстая броня.
И хлынула советских танков лава,
Сметая все с пути, как ураган,
За Белгород, за Харьков, за Полтаву
Погнали наши воины врага.
Со счету сбившись, смерть врагов косила,
Дымилась необъятнейшая ширь.
Вот так тряхнул своей бывалой силой
Под Прохоровкой русский богатырь.
Теперь полынью поросли траншеи,
А где стояла жаркая пальба,
Шумят под мирным небом хорошея
В зеленый шелк одетые хлеба.

***

Прохоровское поле

Над этим полем бушевало пламя,
Был ураган железа и огня.
На этом поле танки сшиблись лбами,
Заскрежетала о броню броня.

Как две разгоряченных встречных бури,
Столкнулись… «Тигр» попятился назад
Броня, которую ковали в Руре,
Сдалась броне, что выковал Урал.

Простору, что сейчас лежит перед тобою,
Стать полю русской славы суждено,
Об урагане танкового боя
Напоминает нам всегда оно.

О стойкости, о героизме нашем,
И словно символ вечной красоты,
К «Тридцатьчетверке», памятником ставшей
Со всех сторон народ несет цветы.

Владимир Молчанов. Поэма.

Танковое поле.

I.

О солдатах прошу я слово,
Что прошли через тьму невзгод,
Когда шел по земле сурово
Сорок третий тревожный год.
О солдатах прошу я слово,
Что создали, как будто миф,
Третье поле российской славы –
Поле Танковое. О них!

II.

Здравствуй, Танковое поле,-
вот и мы к тебе пришли,
Не изведавшие боли
кровью политой земли.
В небе тихо…
И над лугом
речка сонная тиха,
Но, встревоженные плугом,
бьют осколки в лемеха.
Здравствуй, поле!...
Как угодно,
о людской суди вине, -
Кто пришел к тебе сегодня –
знает цену тишине.
Верь нам, поле…
Люди, верьте –
наша память не слаба.
Между смертью и бессмертьем –
человечества судьба.
Верь людскому поклоненью,
верь велению любви, -
Это наше поколенье
поднималось на крови.
В наших силах, в нашей воле
отобрать всю власть у тьмы.
Здравствуй, Танковое поле! –
вот пришли к тебе и мы.

III.

Уже которое столетье
Идут на мирные поля
Разрухи, войны, лихолетья,
Но так же вертится Земля.
То тишина стоит сплошная,
То никнет в грохоте трава.
Как у тебя, земля родная,
Не закружилась голова?!

IV.

«На полном ходу танк старшины Найденова ринулся на вражескую батарею, смял четыре пушки и три миномета.
Тяжелый удар потряс старшину… Механик еще сам не осознал, что ослеп, вел машину, повинуясь выучке… Командир экипажа
Шурыгин, сообразив о беде товарища, своими командами помогал ему ориентироваться.
Целый час еще танк, управляемый ослепшим водителем, дрался с врагом…»

Из письма генерала А. Егорова, хранящегося в Прохоровском музее.

Потерпевший под Москвой
И на Волге пораженье,
В этом танковом сраженье
Враг особенно был злой.
Тыщу двести танков в раз,
Поле выскоблив под бритву,
Шли в решающую битву:
Мы – на них, они – на нас!
Все смешалось: кровь и грязь,
Воздух с чадом и угаром.
От удара за ударом
Вся земля вокруг тряслась.
Василек под траком цвел,
Вой «катюш» - врагам по нервам!
В боевом порядке первым
Старшина машину вел.
Вдруг отбросила назад
Танк невидимая сила,
И механика пронзила
Боль внезапная в глазах.
Впереди враги, враги…
Осознать не все успевший,
вел свой танк танкист ослепший,
Зло сжимая рычаги.
Нет, не дрогнула рука,
Хоть глазницы кровью плачут.
И казалась самой зрячей
Та машина для врага.
Мчался танк сквозь рев и свист,
Не сраженный тьмой и страхом,
Словно видел над рейхстагом
Красный флаг слепой танкист.

V.

«Со всех участков белгородского направления поступают сообщения о том, что наши бойцы и командиры ведут самоотверженную борьбу с противником… Летчики Н – ской гвардейской части за три дня боев сбили 156 немецких самолета… Летчик гвардии лейтенант Горовец встретился в воздухе с группой немецких самолетов. Вступив с ними в бой, Т. Горовец сбил 9 немецких бомбардировщиков…»

Из оперативной сводки Совинформбюро 13 июля 1943 года.

Вовремя,
Без опозданья
Закон у войны суров,
Выполнившее заданье,
Шло звено ястребков.
Ныне везло им крупно
Ясен был свод небес.
Был замыкавшим группу
Лейтенант Горовец.
Зная врага повадки,
Смотрит – плохи дела,
Сзади, из-за посадки,
«Юнкерсов» группа шла.
«Фрицы», - в эфир сказал он,
«Первый», ты слышишь? Нет?»
Но, как назло, отказала
Рация в тот момент.
Гулко в висках стучало:
«Я против всех – один!»
Вскоре уже пылали
Крылья вражьих машин.
«Ах ты, фашист проклятый!»
Летчик гашетку жал.
Пятый…
Шестой…
Девятый
«Юнкерс» сбитый пылал.
Снова враги сомкнулись…
Нет в пулемете пуль.
Справа по борту – «юнкерс»,
Спереди – «фокке-вульф».
Молнией мысль мелькнула:
«Выход один – таран!»
… Вдруг самолет качнуло
Взрыв!
Тишина…
Туман…
Вовремя,
Без опозданья
Выполнив долг святой,
Без одного с заданья
Группа пришла домой…

VI.
«В 1939 году я был призван в армию. Провожала меня девушка хороший мой товарищ. Но по воле случая, мы потеряли друг друга из виду и встретились только на войне: она вынесла меня раненого с поля боя… А после войны она стала моей женой…» Из автобиографии белгородского поэта-фронтовика Константина Мамонтова

Кутаясь в кургузое пальтишко,
Детского отчаянья полна,
С юным и застенчивым парнишкой
Вышла попрощаться Она.
В шуме беспокойного вокзала
Выдохнула: «Буду я верна…»
Только их надежды разбросала
По свету жестокая война.
Мачехе-судьбе не повинуясь,
Верил он в несбыточность почти.
Письма с той девчонкой разминулись,
С нею разминулись и пути.
Думал он: «Что ж почта так небрежна?
Выдворить бы фрицев поскорей…»
И таил, берег в себе надежду
Встретиться с надеждою своей.
От роду в рубашке был он что ли,
Смерть щадила путь его земной,
Не в бою однажды, в чистом поле,
Ранен он был пулей разрывной.
Падал он под залпы батареи,
А когда очнулся – тишина.
- Жив, - услышал, слуху не поверив,
И склонилась над бойцом она.
Выдержал солдат, стерпел все боли,
Тут, конечно, выдержит любой,
Ведь случилось так, что с поле боя
Вынесла его сама Любовь.
Видел он опять, как видел прежде,
Детское отчаянье очей.
И сбылась, сбылась его надежда –
Встретится с надеждою своей.

VII.
«Батарея 76-мм артиллерийских орудий, которой командовал гвардии капитан Андрей Попов, во время Курской битвы принимала участие в освобождении его родного села Сажное, что недалеко от Прохоровки…»
Из рассказа старого артиллериста.

Бой уходил на запад,
Выжжены степь и луг.
Трупный, угарный запах
Ветер носил вокруг.
Здесь, посреди июля,
Выжившая едва,
Шею себе свернула
«Мертвая голова».
«Тридцать четверки» перли
В клубах густой пыли,
Все, что мешало, - стерли
Танки с лица земли.
… Дыма, пройдя завесу,
Свято исполнив долг,
Вышел к опушке леса
Артиллерийский полк.
День подходил к закату,
Время к победе шло.
Слышим слова комбата:
«Братцы, мое село…»
И, обступив комбата,
Невдалеке от села,
Будто в чем виноваты:
«Ну, - говорим, -дела…»
С криком «Ура-а!» пехота
Круто взяла подъем,
Но полегло пол роты,
Скошенные огнем.
Смотрит комбат нам в лица,
Взгляд напряженно лют:
«Братцы, из дома фрицы,
Где я родился, бьют…»
И, уже на изломе,
Голос его не свой:
- Огонь – по родному дому!
- Огонь – по земле родной!
Позже с моим комбатом
Братии мы много сел,
С ним я, как с кровным братом,
Аж до Берлина шел.
Внемля Победы грому,
Помнил всегда тот бой:
- Огонь по родному дому!
- Огонь – по земле родной!

VIII.
«В лагере, находившемся в доме № 6-8 по улице Комсомольской /теперь ул. Коммунистическая/, ежедневно умирало от голода, массового избиения и расстрелов до 50 человек… Расстрелянных и умерших от голода складывали на повозки, впрягали по 20 человек военнопленных и под конвоем фашистов вывозили на кладбище в Дальний парк. Когда вывозили со двора трупы, то кровь расстрелянных орошала дорогу…»
Из акта комиссии Белгородского Совета депутатов трудящихся от 10 сентября 1943 года «О злодеяниях и расправе немецко-фашистских оккупантов с военнопленными в белгородских лагерях».

В Белом городе дни темнели
С серной свастикой у дверей
Выводили здесь на расстрелы
Неповинных ни в чем людей.

Кровью мать-земля пропиталась
Сыновей своих, дочерей.
А дождаться так мечталось
Тех победных дней поскорей.

Сколько лет прошло?! Сердце стынет,
Хоть в цветении все сады, -
Ведь не смыта – нет! – и поныне
Те кровавые их следы.

В дальний парк иду людям близкий,
И молчу в его тишине.
Шпиль взметнувшийся обелиска
Мне напомнил вновь о войне

Я смотрю вокруг – что случилось?
Маки алые зацвели,
А мне кажется – просочилась
Кровь погибших из под земли…

IIX.
Молодая вдова над могилой родной причитала:
«Дай-то бог, чтоб земля легким пухом на милом лежала,
Мне еще повезло, - безутешно она голосила, -
Сколько вдов на земле, не нашедших любимых могилы?
Сколько есть матерей в ожиданье до смерти уставших,
Тех, что ждут сыновей, безымянных, пропавших и павших?
Сколько девичьих слез, сколько боли в судьбе нашей скорбной,
Чтоб родная земля оставалась счастливой и доброй?!
В память те, кто погиб, кто навеки остался солдатом,
Вечный вспыхнет огонь и рассветов земных и закатов…
Молодая вдова над могилкой в слезах причитала:
«Дай-то бог, чтоб земля после нас больше горя не знала…»

IX.
Вдоль дороги травы и хлебов стена,
Поле русской славы – наша сторона.
Защитили правду в битвах мы не зря,
Над водой Непрядвы мирная заря.

Танковое поле дней кромешный ад,
Здесь народам волю отстоял солдат.
И в сраженье новом Русь была сильна
Полем Куликовым, Днем Бородина.

Дружно зреют вишни, близится июль,
И давно не слышно свиста мин и пуль,
Не шумят дубравы и цветут луга,
Поле русской славы – Курская дуга.

Х.
И вновь я думаю о деле,
О боле Родины моей.
С платформы «Танковое поле»
Смотрю на солнечность полей.
Смотрю на сочные побеги
Пшеницы тучной, яровой.
Здесь пламя вспыхнуло Победы
Войны последней мировой.
Смотрю на братские могилы,
Что в центре каждого села.
Какая жизненная сила
Страну от смерти сберегла?!
Смотрю на контур танка черный,
Смотрю на красный цвет куста,
И понимаю очень четко,
Что победила – правота!
Покуда войны есть и боли –
Надеждой светит мне во мгле
Платформа «Танковое поле» -
Платформа мира на земле!

Галина Ревина

Курская дуга

От Харькова и до Орла
Змеей легла на карте генерала
Военным кодом «Курская дуга»
Победы грозное начало!
Здесь истекая кровью лютый зверь,
Чтоб дать реванш за пораженье
Собрал своих всех «тигров» и «пантер»
В надежде выиграть сраженье.
Отборные фашистские полки –
Краса и гордость Дойче – рейха
Дивизий «Мертвой головы»,
«Адольфа Гитлера» и «Рейха».
Рвались к Москве, оскалив пасть
Всю злость излив свинцовым градом
Не знали, что придется пасть,
Как пали те, под Сталинградом.
Не думали, что здесь в дуге,
Сомкнется вновь петля истории
Как Ленинград, Бородино…
Как сорок первый в Подмосковье
От Харькова и до Орла
Земля гудела звоном стали
Здесь бушевало смерти пламя
Лавиной двинулась немецкая орда
Но встретив силу русского орла
У ног его поверженною пала
Здесь пятьдесят кровавых дней
Из жерлов пушек, башен танков
Лизал дугу огонь, сжигая в ней
Фашистов жалкие останки.
Горело небо. Порох. Дым.
Гарь раскаленного металла
От взрывов бомб, снарядов, мин
Дуга та огненною стала
Враг наступал. Сжимал дугу
В кольцо и с севера и с юга
Гремел бронированный шквал
Полков Манштейна и Фон Клюге.
Вбивал бронированный зверь
Зловещие стальные клинья
Ценой невиданных потерь
Шел на прорыв передних линий,
Но русский чудо –богатырь
Стеной разящего металла
Путь зверю боем преградил.
История еще не знала
Таких жестоких тяжких битв
Как той земле в те дни досталось
Решалась здесь судьба страны
Судьба народа здесь решалась
Здесь русский воин исполин
Солдат России, смерть презревший
Напор врага остановил
Отбил атаки озверевших
«Пантер» и «тигров» в жаркой схватке.
В один клубок, сцепившись с ним
За Поныри и Ольховатку.
Под Прохоровкой смертный бой
Решил судьбу врагов проклятых
Здесь в сорок третьем в июльский зной
Была Германия распята
Разбила в прах та «Цитадель»,
Что к Курску клешни простирала
И первый залп своих побед
Москва Орлу салютовала.
5-14 мая 1976 года.

***

Взводу бронебойщиков под командованием П.И.Шпетного посвящается

Помните девять парней?
Бронебойщиков. Сыновей
Родины нашей родной.
Мертвый сомкнутый строй.
На узкой полоске земли
Танки фашистские шли.
Посуровели лица ребят:
«Нет нам пути назад.
Насмерть стоять в бою –
За Отчизну и землю свою».
Шпетный отдал приказ
Взводу бойцов. И враз
Схлестнулись сталь и броня
В поединке огня.
Танк уж один подбит.
Замер второй – горит!
Третий пылает в дали,
Сколько еще впереди!
Неравен был смертный бой.
Упал сержант Ойя.
Вскинул руки, осел Гульков,
Ткнулся в землю Проскуряков,
Охренкин, Сухарский лежат,
С ними Салимов в ряд.
Нестерпимый снарядов вой,
Есть ли еще кто живой?
Собрались из последних сил –
Рядовые Бутко, Целюдин.
По фашистским гадам палят.
Танк подбит. Но и эти … Лежат.
Рухнул, землю гребя рукой,
Командир, замыкая строй.
Он в бессмертье увел свой взвод.
Над окопом один небосвод.
Плечом к плечу, в вечность уйдя,
Погибли, Россия, твои сыновья.

Михаил Борисов

Под Прохоровкой
Здесь тридцать лет
Подспудный тлеет жар,
Хоть все в округе
Дышит тишиною.
Еще один подъем
На крутояр –
И ляжет
Вся земля
Передо мною.
Через лесок,
Что мятою пропах,
Ведет
Полузаросшая тропинка,
И вспыхивает жарко
На хлебах,
Как будто солнце,
Каждая росинка.
Опять иду
Сквозь эту красоту,
Что мне
И горизонта не хватило.

***

Сорок третий
Горечью полынной
На меня пахнул из далека –
Черною,
Обугленной равниной
Видится мне Курская дуга.
«Тигры» прут,
По-дикому упрямы,
Но почти воочью
В трудный миг
Прямо к окуляру панорамы
Сам народ
Со мной уже приник.
Громыхнуло
Сразу на полсвета.
Танки,
Словно факелы горят…
Нет, не зря живет во мне
Все это
Три десятилетия подряд!
Те бои –
Как мера нашей силы.
Потому
Насмерть прикипевшая
К России
Курская великая дуга…

***

Отрывок из поэмы «Дорога к звездам».

… Под Прохоровкой снова тишина,
Хотя хрипят обугленный танки,
И с каждым часом явственней слыша
Здесь колгота вороньей перебранки.
Лежу ничком, сжимая кулаки.
И кажется, что прямо за спиною
Россия-мать глядит из-под руки
На то, что было нашей огневою.
И кое-как поднявшись во весь рост
И протерев глаза /от дыма, что-ли/,
Я вместе с ней гляжу,
Как на погост,
На черное истерзанное поле.
Вокруг живого места не найти.
В полсотне метров глыбою стальною
Последний «тигр» застыл
На полпути.
Мы устояли…
Но какой ценою!
И здесь и там, доколь хватает глаз,
С моей судьбой навек неразделимы,
Шагнув вперед, Шагнув последний раз,
Лежат мои друзья и побратимы.
Прикрыв собою пядь земли родной,
Они лежат в уверенности строгой,
Что грянет гром на новой огневой
И смерч взърит над вражеской берлогой.
А я стою хоть день давно погас.
От жгучего бессилья каменея…
Мне память сохранила этот час,
И я склоняюсь молча перед нею.

Екатерина Чернышева

12 июля

Две стальные лавины столкнулись на Танковом поле
Подминая друг друга, сжигая в жестоком огне.
В чей-то дом похоронкою, ставшею женскою болью.
День июльский ворвался, решая немало в войне.

Сделав души стальными и каждого славя солдата,
Этот день заклинал быть жестоким с фашистской чумой,
Заклинал той старушкой, что нынче у старенькой хаты
Ожиданием сына навек обвенчалась с войной,

Чьей-то верной женою, фашистами зверски убитой.
Малышом, что прижался к остуженной смертью груди.
День июльский – никем, никогда и нигде не забытый
В наши души глазами гранитных солдат он глядит.

Он – пшеничное поле в сиянии солнечных радуг.
Звонкий смех не увидевших деда живого внучат.
Он – ни с чем не сравнимая, все затопившая радость!
В миг, когда, словно эхо, раскаты салюта звучат.

День июльский, наполненный солнечным светом,
Ставший нашей историей, славя наши родные края,
Нас с тобой заклинает быть верными прошлым победам.
Мы должны от пожарищ войны отстоять.

***

Разговор после учебного боя на Прохоровском поле.

«Почему наша мама боится войны?
Ты же видел – шли танки и было не страшно».
Там дрожала от грохота черная пашня,
И летели осколки разбитой в полях тишины.
«Почему наша мама боится войны?» -
Повторяя вопрос беспокойного сына,
Долго думал отец и ответил: « Повинны
Те, кто жизнь отнимали у нашей страны.
В этих танках солдаты земли той святой,
На которой во все времена был законом
Мирный труд. Если в бой поднимали знамена,
Значит был это правый за Отечество бой.
Потому и не страшно коснуться брони,
Обожженной разрывами в мирных ученьях.
Потому не имеет большого значенья
Окрик мамы, когда подъезжают они.
И в ребенка не выстрелит этот солдат,
Он твое защищает счастливое детство,
Для него добротой заполняется сердце,
Встрече с ним ты поэтому нынче был рад.
Почему наши мамы боятся войны?
Потому, что есть в мире другие солдаты.
Потому, что не мирным на планете стал атом,
И не каждой стране люди в братстве равны.
Потому, что напалм и химический ад,
Угрожает и действует, жжет и калечит,
Убивающий детство, несущий увечье,
Есть еще на земле этот страшный солдат.
Вот поэтому мама боится войны…»
И мальчишка, стараясь понять все до слова,
Повторил свой вопрос, как в раздумии снова…
И ответил по-взрослому: «Пап, мы должны
Защитить нашу маму и всех тех ребят.
Пусть у них будет небо, как здесь голубое,
Ты ведь тоже солдат, мы сумеем с тобою,
Не отступим назад, постоим за себя».

***

День Победы.

Тридцать пятый салют в честь Победы цветет над страною.
Тридцать пятый парад танков тех, что на каменных плитах.
Словно пеплом покрыты виски у бойцов сединою.
Под еловой гирляндой – потухшие жерла зениток.
И бессчетной в честь павших сегодня молчанья минутой – Да!
Такой тишины тяжесть слишком трудна для живущих, -
Губы в жесткие линии скорби тревожно сомкнуты
В назидание тем, кто за мир отвечает грядущий.
Тридцать пятой весною без них раскрываются почки.
Заглушают все звуки смех детский и пение птицы.
В ярком солнечном свете играются в матери-дочки
Те, кому довелось в наши мирные дни народиться.
В каждом сердце безмерная радость, волнуясь, как море,
Заглушает возникшие боли и скорби частицы
И рукой летописцев в огромную книгу истории
Тридцать пятую пишет во славу Победы страницу.

***

Солдат.

В граните вырублен, стоит в металле,
Закрывший землю от войны собой,
Над всеми павшими на пьедестале
Стоит солдат, прошедший смертный бой.

Под тяжкой ношею поникли плечи.
На нас встревожено глядит в упор.
Своею славою увековечен
Войны и мира разрешивший спор.

Он до сих пор еще зовет в атаку,
Окаменевший, чтобы устоять,
Не уступал он ни огню, ни танку
Земли родной – ни километр, ни пядь.

А.Кривчиков

Братская могила.

В краю порушенном войной лежал и хутор мой родной
Когда-то в семьдесят дворов, он лучшим был из хуторов.
Не обошла его беда – растет на пепле лебеда.
Надолго сорок третий год живым в сознание войдет.

Сраженье танковое шло на этом Прохоровск5ом поле,
Немало жизней унесло оно по злой военной воле.
Потери были велики. Бойцы геройски умирали.
Здесь гибли целые полки, здесь танки как костры пылали.

Бои уж были далеко, солдаты гнали вражью силу,
А мы, мальчишки босяки копали братскую могилу
Мгновений тех не передать, мы лишних слов не обронили
Все, что осталось от солдат, в ней со слезами хоронили.

У всех в селенье на виду с полей останки привозили,
Засыпав, красную звезду на холм солдатский водрузили.
Лежат безвестные сыны, что в битвах голову сложили,
Не все им почести даны, каких герои заслужили.

Немало выплакано слез людьми, кто к павшим приходили,
А мы десятка три берез вокруг могилы посадили.
… В краю порушенном войной, лежит и хутор мой родной,
Всего десятка два дворов, забытый он из хуторов.

Прошло пол века с тех времен, и только братская могила
Стоит, как Славы бастион и как войны победной сила.

В.Топоров

Поединок

Старшему брату моей матери Николаю Рубаненко, геройски погибшему под Прохоровкой в дни Курской дуги.
У дальних морей и гор
Светили ему пожары
Он траки свои истер
До блеска
В песках Сахары.

Чужой многотонный зверь
В хлебах южнорусских-
Вот он!-
Идет на тебя теперь,
А ты человек всего-то!

И жизнь уплотнилась так,
Что в миге
Вся память сжата,
В котором лишь ты и танк.

И ты не уводишь взгляда
От этой чужой брони
В разводах песочно-рыжих,
И молишь:
- Не поверни!
И просишь:
- Ну, ближе, ближе!

И тело подчинено
Одной только этой мысли,
И чувствуешь ты одно:
Железо его трансмиссий,
Как мышцы, напряжено.

Идет, не сбавляет ход.
И, кажется, нервы рвет твои,
А на землю эту,
По мертвым траншеям бьет –
И мертвым покоя нету.

Расстрелянные, чадят
Хлеба омрачая солнце…
Связка ручных гранат
Усилена взрывом сердца!

Связка ручных гранат
Да молодое тело…
А это был мамин брат,
Мой дядя…
Вот в том-то и дело.

Юрий Шестаков

У Прохоровки.

О жизни и смерти
до утра
дождь говорил
на языке морзянки…
Работали в тумане трактора,
а чудилось –
в дыму горели танки.
Лучом пронзило мглу, и предо мной
сверкнул пейзаж,
как снимок негативный…
мне жутко миг представить за броней,
которую поджег
кумулятивный!
Я думал сталь –
надежнее земли,
но в сорок третьем здесь пылало лето:
и сталь, и кровь беспомощно текли,
расплавившись,
и были схожи цветом.
Наверно мир от ярости ослеп:
чернело солнце, мерк рассудок здравый,
когда в той схватке
с диким воплем степь
утюжили стальные динозавры.
Огромные, железные, они,
друг друга разбивая и калеча,
скрывали там,
за хрупкостью брони,
трепещущее сердце человечье.
Земля и небо –
в звездах и крестах!
И раны кровоточат и мозоли.
В эфире жарко,
тесно, как на поле,-
Звучит «Огонь!» на разных языках,
на общечеловечьем –
крик от боли!
И где-то здесь,
среди бугров и ям,
сквозь смотровую щель шального танка
ворвался полдень,
и как белый шрам,
остался на лице у лейтенанта…
Войны не зная,
понимаю я,
что в том бою должна была решиться
судьба России и моя судьба:
родиться мне на свет,
иль не родиться,
и встать ли мне однажды до утра,
за Прохоровку выйти спозаранку,
где бродят тени опаленных танков,
где все траншеи срыли трактора.

Михаил Глазков

Прохоровское поле.

Дети бесовы кликом поля перегородиша,
а храбрии русичи преградиша червленые щиты…
«Слово о полку Игореве».

На Прохоровском поле тишина.
Ячмень неслышно кланяется в пояс.
Простукает вдали транзитный поезд,
И вновь лишь птичья песенка слышна.
Но стоит чуть прислушаться, как вмиг
Ворвутся в слух и отзовутся рядом
И тяжкий гул орудий боевых,
И танков скрежет в грохоте снарядов.
Проступит в громе хриплое «Огонь!»,
Пахнет пороховым дыханьем смерти.
И ты уже – в далеком сорок третьем,
Стремишься атакующим вдогон.
И уже не скорый поезд вдалеке
Стучит на стыках, оглашая степи, -
Бьет пулемет немецкий в глубине,
Прижав к земле редеющие цепи.
И ты лежишь с пехотой на стерне,
Встаешь и – под осколками в атаку,
Несешься на стремительной броне,
Ползешь на встречу вражескому танку…
О, память сердца!
Не давай остыть
Осколкам, щедро собранным на поле.
Пусть жгут они ладонь огнем, доколе
Мне по земле отпущено ходить.

I.

«Идем на таран! Мы идем на таран!..» - последние слова командира танка, лейтенанта В. Кубаевского.

И вот по буграм опаленным,
Окутываясь в пыли,
Безудержной лавиной
Тридцатьчетверки пошли.
Пехоту огнем сметая,
Сбивая арийскую спесь,
Сшибая металл с металлом,
Свет с тьмою боролся здесь.
Сошлись в железном упорстве
Два мира – добра и зла.
В невиданном единоборстве
История их свела.
Горели хлеба и танки,
Пылали тела и сердца.
Захлебывались атаки
В стальном потоке свинца.
И в слабых предсмертных стонах,
Пронзая сотни мембран,
Вдруг ворвалось в шлемофоны:
«Прощайте! Идем на таран!..»
Прощайте, сыны отчизны!
Ваш подвиг в века не стереть.
Во имя свободы и жизни
Презрели вы даже смерть.
Взрывают пространство танки:
«На тигры» - к броне броня
Несется пламенный факел.
Удар! И – всплески огня.
Прощайте… И нас простите,
Что в этот последний час,
Сражаясь в горящем жите,
Спасти не сумели вас.
Но мы поклянемся, братцы,
И вам и родной стране
Что будем яростно драться,
Врагу отомстим вдвойне.
Клянемся мы в скорбной боли,
Идя в решительный бой,
Что будет свободным поле
Печаль наша и любовь.

II.

Утратив мечту о Курске,
Враги не скрывали злость:
Откуда у этих русских
Такое упорство взялось?
За жалкий клочок землицы,
Лишенный даже травы,
Они продолжали биться,
Отчаянные как львы.
Под танки себя бросали,
Сгорали живьем в броне.
Такой фанатизм едва ли
Встречался в какой стране…
Да, вы прошли пол – Европы,
«Хорт Вессель» горланя сквозь.
Т только лишь наши окопы
Взять с ходу не удалось.
И ныне на бранном поле
Не просто вам не везло:
Тут в споре свободы с неволей
Добро пересилило зло.
Тут каждый советский воин
Не просто клочек степной
В бою заслонял собою –
Он дом защищал родной.
Вы напрочь забыли видно,
Коль кто к нам с мечем, придет,
Тот от меча и погибнет, -
На том стоит наш народ.
На том и стоять он будет,
Готовый напомнить вновь
Любому кто это забудет,
Надумав пойти войной.

III.

На Прохоровском поле – зыбь хлебов,
Оно прекрасно в одеянье новом.
О, наша слава, гордость и любовь,
Каким тебя воспеть сыновьим словом!
Счастлива же теперь твоя судьба,
Как будто вовсе не было ненастья.
И солнышко, и желтые хлеба –
Все говорит о мире и о счастье.
И только на граните гордый танк
Да скрытый лозняком окопный бруствер
В воображенье будят гул атак,
А в сердце – память, смешанную с грустью.
Победа кровью здесь обретена,
Навечно слава поле увенчала, -
Она издалека берет начало –
От Куликова и Бородина.
Спят Русичи бод красною звездой
Над нами небо – без конца и края,
Да облака проходят чередой…
И мы, живые, позабыть не вправе,
Какой ценой была защищена
Вот эта, с зоревым разноголосьем
И с еле слышным шелестом колосьев,
На Прохоровском поле тишина.

Борис Яроцкий

Под Прохоровкой.

Под Прохоровкой летом в сорок третьем
Поистине был самый ад войны.
Броня гудела и дышала смертью,
Дышала с той и этой стороны.

Сталь, накаляясь, в пламя превращалась,
В разящий порох превращалась кровь.
Как молнии, здесь сталкивалась ярость
Взаимоисключающих миров.

Во все столетья так еще не бились –
Вросли в простор две огненных стены!
Не здесь, в аду, светила справедливость
Лишь только с этой, с нашей стороны.

Как при затменье, меркло солнце в небе.
Метались танки, траками пыля…
Как соль на раны, принимала пепел
Измученная русская земля.

Игорь Чернухин.

Прохоровка, 12 июля 1943 года.
На прохоровском направлении
Мертвые танки стоят.
На прохоровском направлении
Не видно нигде солдат.
Стоит тишина до боли –
После тяжелых боев.
Черное,
мертвое поле
Оглядывает вороне.
Но что это? Шагом нетрезвым,
Потупив безумный взгляд,
Бродит между железом
Чужой
одинокий солдат.
Белоголовый пришелец
С разбитым, кровавым ртом,
Зачем он поет, сумасшедший,
Хохочет…
рыдает по ком?
Без рода уже
и без звания,
С себя он срывает кресты
«Великой и грозной» Германии
И жалобно просит:
- Воды…
… Разбиты его «фердинанды»
И «тигры» его сожжены…
И вороны, как музыканты,
Трубят по кладбищам войны.
Как будто в литавры –
в железе
Бьет ветер горячий с полей –
С той самой дуги,
что разрезана
Стальною Россией моей.
Земля здесь дымилась рекою
И стала по праву равна
И равной земле Куликова,
И мужеству Бородина.
Кляня это место
и долю,
Сквозь пепел железный и чад
Бредет по железному полю
Забитый и жалкий солдат.
Пугают безумного звезды
На «тридцатьчетверке» любой…
Он слышит:
далекий и грозный,
Грохочет на западе бой.
Грохочет, уходит все дальше
По черной
сожженной траве,
И плачет ариец, как мальчик,
По «мертвой» своей «голове».
… А вороны кружатся медленно,
Крича над его головой,
И солнце за танками, медное,
Уходит уже на покой.
Лучи колосятся косые,
И поле, сверкая, поет,
Железное поле России –
Победы и славы ее.

В.Черкесов

Танковое поле

Небо нестерпимо голубое
Там, где было танковое поле.
Может быть, от васильков июльских?
Может быть, от глаз солдатов русских?
Посмотреть бы им на землю эту,
На цветы, на мирные рассветы,
На детей высоких и красивых,
И на звезды на своих могилах.
И шумит, шумит своей травою,
Спелым хлебом танковое поле.

Владимир Титов

Когда один на полустанке
Сойду вечернею порой,
Не тракторы, а будто танки
Опять предстанут предо мной.
Тревожно вдаль нацеля фары,
Уходят строем дизеля.
В лучах закатного пожара
Светла отцовская земля.
Хлебов созревших терпкий запах
Вновь не дает покоя мне.
Стократным орудийным залпом
Гром пророкочет в тишине.
Как эхо Первого Салюта
Его рассыплется раскат,
И ты застынешь в ту минуту
О поле, Танковое поле,
России грозная черта.
Невероятной ратной доли
Твоя святая широта.
И мысль сама приходит снова
Объединила ты в одно
И славу поля Куликова,
И трубный глас Бородино.
Геройство нашего солдата,
И подвиг, совершенный им,
Все то, что дорого и свято,
На чем стояли и стоим.

Михаил Саянин.

Прохоровка.

Она от взрывов вся с землей сравнялась
И вся казалось превратилась в тлен
Но Прохоровка и такой сражалась –
Листва с берез со звоном разлеталась,
И гильзы пулеметных лент.

И, точно вновь вставая из останков,
Уже сама как огненный буран,
Она всей мощью движущихся танков
Как бы в пике воздушном при атаке
Пошла на вражьи танки на - таран.

А танки те, что загорались, в воду
А в воду и танкисты – кто кого…
Все в ход пошло – кулак и финка с ходу:
Как говорят преподнесли им в морду.
Вот тут дошло до гадов – каково!

И эта наша Прохоровка знаю –
Войдет в века как фронтовой салют
Мы веруем: когда Россия с нами
Нас не возьмет ни смерть, ни вражье пламя,
У нас и павшие из-под земли встают.

***

Курский прорыв.

В сто тысяч стволов канонада
Ударила – все разворот…
Казалось, от этого ада
И землю с оси сорвет.

И в этом кромешном шквале
Героем был каждый солдат,
И мы, что ни день, отбивали
Атак по тринадцать подряд.

А там вдруг пошло, загремело,
И враг покатился назад,
И молчаливо эпоха
На нас устремила взгляд.

Наталья Овчарова.

Платформа «Танковое поле».
Платформа «Танковое поле»
Осенний лес.
И вдруг пронзило сердце болью:
Когда-то здесь … когда-то здесь!
Вот тут над этими холмами
Сраженья полыхало знамя.
Шел бой бестрепетный и правый.
И каждый год все вновь
Багряный отсвет в блеклых травах
Как будто кровь … как будто кровь.
Гудит и стонет электричка под звон берез.
И в куртке кожаной парнишка
Совсем замерз … совсем замерз.
Вернулся поздно он с гулянки и не доспал.
В горящем танке, в горящем танке умирал.
Такой же худенький и русый, и бровь дугой,
Влюбленный, ласковый, безусый
То был другой … то был другой!
Тому досталось в раскаленной глухой броне
За всех сегодняшних влюбленных гореть в огне.

Анатолий Наумов.

12 июля.

Стоит как воин танк на пьедестале
Во славу в битве павшим и живым
На постаменте в броневом металле.
Сердцами чтим и памятью храним.
На взгорье древнем, взгорье Средне-Русском,
Там, где Донца синеющий исток,
На километре, на пространстве узком,
Фашизм давил Ордою на восток.

«Пантеры», «тигры», пушки, «фердинанды» -
Тут пол – Европы покоренной сплав.
На поле боя – рыцари и гранды,
Себя поставившие выше всех держав.
Враги давили танковой ордою,
Они в моторах выжимали дрожь,
Они вминали в землю кровь и рожь,
Пред вставшей насмерть огненной дугою.

Ярились долы, дыбились пригорки,
И плавилась, не выдержав броня.
Их взяли в лоб тогда «тридцатьчетверки»
В накале боя, лязга и огня.
Над Прохоровкой тучей небо плыло,
В дыму пожарищ солнца не щадя
Земля! Земля! Ты так дождя просила.
В июле грозном не было дождя.

Оно победным стало поле боя:
Тридцатьчетверки выдержать смогли,
Они, напрягшись, замирали в поле,
Прикрывши грудью пядь родной земли.
Тогда я был совсем еще мальчонкой,
Я босоногим, шестилетним был.
Я с котелочком в тоненькой ручонке
За кухней наступал и отходил.
………

***

Шли солдаты.

Шли солдаты к дому по полям войны,
Разводу огневому памятны те дни.
Смертью даль обьята, в сполохах, дыму
Тяжек путь солдата к дому своему.

Дом мой, дом, дорога нелегка.
Дом мой, дом, с тобой моя рука!
И был взвод под Ржевом, пулеметный взвод.
В поле кровь рыжела от фашистских рот.

Путь домой неблизкий, зиму не одну
Рядом обелиски шли через войну.
Шла в бессмертье доблесть, молк фашистский лай.
Витебская область – партизанский край.

Здесь шрапнели тесно, бор звенел струной.
И умолкла песня, за рекой Двиной…
Словно на привале, взвод стал под Звездой
В бронзе и металле был в Мелешках бой.

Н.Лисицин

На Прохоровской земле.

На Прохоровском поле тишина
Лишь ветер по хлебам пустым гуляет,
Да жаворонка трель веселая слышна,
Звенит и поднебесье затихает.
Окопы и траншеи травою поросли
Залечены войны минувшей раны
Но слезы матерей, и память ветеранов,
Могилы братские, из бронзы обелиски
О том тревожном, о былом и близком
Напоминают людям всей земли.
И не забыть тот грозный сорок третий.
Раскаты Курской битвы на рассвете,
Сраженье танковое на степном раздолье
И Прохоровки славный день, и огненное поле
От Курских черноземных нив, войной сожженных хат
Дорогой славы к победе шел солдат.
Над полем русской славы даль светла,
Хранит земля дыханье битвы грозной.
Поднялись в тишине два пушечных ствола,
На пьедестале танк взлетает к звездам.
О Танковое поле! Под мирным небом ты
Раскинулось в просторах русских гордо.
Бесславно полегли здесь вражеские орды,
Ты – символ мужества советского солдата.
И что здесь было выжжено и смято,
Оделось снова в травы и цветы.
С годами громче Курской битвы слава,
И Прохоровки подвиг величавей.
Их приумножили мы славой трудовою.
Победный первый наш салют над праздничной Москвою
В честь Белгорода и Орла хранят сердца людей,
Взывает к миру тот голос батарей.

А.Климашкин

Эхо Прохоровского поля.

Волненья не сдержать, не от того ли, что вижу наяву
А не в кино:
Раскинулось под Прохоровкой поле,
Которое под стать Бородино.
Пропитанное кровью щедро также
И зримо очертившее провал
Отчаянной попытки своры вражьей
Отсрочить неизбежный свой финал.
Пусть не Москва за ним в тот час стояла,
Держались насмерть, как и под Москвой.
Броня в броню – побоище металла
Под скрежет металлический и вой.
Как толщиной брони одной стращали…
Не пропустили, в пух и прах громя.
Исход сраженья этого решали
В конечном счете люди – не броня.
Бесстрашием своим, железной верой,
Что час победы близок над зверьем,
Любовью к жизни, преданность делу,
Рожденному Великим Октябрем.
Той самой прочной и нетленной силой,
Оставшейся загадкой для врага,
Перед которой бронь была бессильна
И разгибалась Курская дуга.
Сияет солнце, тишина, раздолье…
Волос коснулся ветер и затих…
Враги пусть знают, что любое поле
У нас таит Бородино для них.

***

Минута молчания

Секунды разве? Годы в ней сошлись.
Их горя на столетья не хватило.
От слез горючих, что тогда лились,
Огнем людскую память охватило.
В ней до сих пор взрывается рассвет
Негожего июня воскресенья.
Кровав и черен неба синий цвет
В расправленных зрачках от потрясенья.
Среди разбитых в щебень городов,
Сиротства труб печных на пепелищах,
Горящих, потом вспоенных хлебов
Расстрелянное детство кто-то ищет.
Полынно горько в сердце от утрат
Невосполнимых.
Двадцать миллионов!
В ней вспоминаем павших поименно,
Ведь в этом списке: дед, отец иль брат,
Кровинка – спи (он матери опорой в дни
старости надежной мог бы стать).
Всех тех, кто встал на битву с вражьей сворой.
Свободу нашу вздумавшей попрать.
И благодарность вечная без слов
Принесшим долгожданный час победы,
За безмятежность сладких детских снов,
За мирные закаты и рассветы.
В ней прошлая и нынешняя жизнь
Сливаются в единое звучанье.
И будущее зримей.
Преклонись
Перед минутой Вечного молчанья.

В.Динабурский.

Под Прохоровкой.

В багровом зареве косматый дым.
Простор оглох от канонады.
Горит земля и мы горим, и нет врагам пощады!
Броня, броня… железный скрежет
Полуглухое ухо режет.
Спустилась ночь средь бела дня.
- Огня, ребятушки, огня!
Стонал металл, броня дымилась,
Хотелось пить, хотелось жить!
Над силою вставала сила,
Но нашу силу не сломить!
Теперь в полях алеют маки,
Сады раскинулись в тиши.
Еще в земле ржавеют траки – трофеи танковой атаки,
Где я оставил часть души.
Оставил тех, что не вернулись.
Кто пал в бою среди жнивья,
И дышит памятью волнуясь,
Вся белгородская земля.

И.Громов.

На огненной дуге.

Лето.
Восемьдесят третий.
Вот и Курская дуга!
Фронтовых друзей
здесь встретил,
С кем когда-то
бил врага…
Сорок лет уже
промчалось
С легендарных
жарких дней,
А дуга
так и осталась
Той же
в памяти моей…
Вновь
встают
перед глазами
Роща,
клуня
и овраг…
Снова
держим мы экзамен:
Взять реванш
задумал враг.
В небе –
тучи самолетов
С той и нашей стороны.
Оживились доты,
дзоты,
В бой вступает
бог войны!
Танки двинулись
лавиной
На стальной хребет врага
«Тигры» корчились
на минах –
В наступленье
шла Дуга!
Поднялась
с «Ура!»
пехота
Под прикрытием «Катюш», -
Приутихли немцы что-то –
Поливал
горячий «душ»…
Все в огне –
земля и небо,
На сто верст
и дым, и смрад…
Под орлом, признаться,
не был –
Ад, такой же,
говорят!...
Возле Прохоровки Сашу
Под ракитой
схоронил…
Земляка из роты нашей, -
Храбрым воином
он был:
Против «Тигра»
полз с гранатой,
Подорвался
вместе с ним…
А в Москве –
жена,
ребята –
Что напишешь,
скажешь им?...
Пали
тысячи героев,
Заслонив Москву
собой
От фашистского разбоя
На Дуге той,
огневой!..
…Курск и Харьков.
Сорок третий.
Я на Огненной дуге
День рожденья свой
отметил
С пулей вражеской
в ноге.
В разбомбленной
Обояни,
Возле славной речки
Псел…
Под Ахтыркой
вновь был ранен…
Но до Харькова
дошел.
Рядовым
простым солдатом
С карабином,
с котелком,
С телефонным
аппаратом,
С серой скаткой –
«хомутом»,
С рацией,
с противогазом,
С плащ-палаткой,
вещмешком, -
Не подвез никто
ни разу –
Всю дугу прошел
пешком!
…Курск и Харьков.
Сорок третий…
Пятьдесят ночей
и дней
Был за Родину
в ответе,
Как и все,
служил я ей!
Край передний проводами
Я опутал,
как паук,
И не чуя ног и рук,
Засыпал
между боями
То в воронке,
то в окопе,
Просто в поле под кустом…
И бывало –
дождь затопит
Наш окоп – солдатский дом…
В схватках яростных,
суровых
Харьков был освобожден!
Тридцать вражеских дивизий
Потерпели полный крах!
Не вернулись псы,
к Луизам –
Под крестами
вражий прах…
Лето.
Восемьдесят третий.
Знаменитая Дуга!...
Фронтовых друзей
здесь встретил,
С кем когда-то
бил врага!
О героях павших, близких
Вспоминаю
каждый год
У печальных
обелисков
Как советский весь народ…
Над планетой
снова тучи,
Снова нам грозят
войной…
Если тронут – мы отучим –
Постоим за край родной!

В. Чурсин

Он тоже наш современник
Памяти брата Миши, погибшего
в боях за освобождение Родины
Посвящаю.

Ворвавшись в июньское утро
Бомб смертоносным воем,
Шел сорок первый трудный
Военным суровым строем.
И чтоб отстоять ту правду,
Что Лениным нам дана,
Сынов на подвиги ратные
Родина-мать звала.
Как и по всей России,
В нашем поселке родном
Мать провожала сына
За счастье драться с врагом.
Ему в сорок первом было всего восемнадцать лет,
Порукой о юности пылкой
Был комсомольский билет.
Вот здесь за родною околицей
Расстался с матерью сын.
Ушел на войну комсомолец,
Мой брат Михаил Чурсин.
И вот наступило время,
Фашистов погнали вспять,
Прохоровка в сорок третьем
Свободной стала опять.
Через хутора и села,
Туда, где гремели бои,
Шли роты, полки, батальоны…
На Белгород воины шли.
И вместе с полком гвардейским
Стрелок Чурсин Михаил
Походным маршем, с песней
По Прохоровке проходил.
Времени нет у солдата,
Чтоб навестить свою мать.
Времени нет, но надо
Записку хотя передать.
Записка немногословная,
Писал на коротком привале.
И односельчане знакомые ее передали маме.
«Я жив и здоров, родная,
Служи я в гвардейской части,
Здоровья тебе желаю,
А также, как ты мне, счастья».
Читала, и радости слезы
В глазах материнских были,
«Сынок, ты совсем стал взрослый,
Когда ж мы тебя растили?..»
Ответ написала вскоре
На завтра не оставляя,
А сердце, предчувствуя горе,
Стучало, покоя не зная.
Но нет на письмо ответа,
А в полдень июльский, знойный
Принес секретарь сельсовета
О сыне листок похоронный.
Казенные строчки скупы.
В них даты и адрес точен.
Читала, кусая губы,
К глазам поднеся платочек.
«Ваш сын пал смертью геройской,
Память о нем будет вечная.
Схоронен – район Томаровский
В центре села Приречное».
В горле, теснясь, рыданья
Вырвались стонущей болью,
Кто ее скорбь и страданье
Утешит, какой ценою?
О сыне до боли ей близком,
Скорбит мать и все его ждет
Так в сердце ее материнском
И скорбь и надежда живет.
Салюты гремят над страной,
Побед отмечая даты,
А мать до сих пор ждет домой
С войны дорогого солдата.
За Родину пал он в бою, имя свое обессмертив,
А значит он с нами в строю,
Он тоже наш современник.

Станислав Лавренов

На Прохоровском поле

Легла на Прохоровском поле
Рассвета утренняя синь
Мне поле повторило с болью
Историю моей Руси.
Через пласты лихих столетий
Пронесся в памяти моей
Зловещий топот тех, как ветер,
Степных Батыевых коней
Стал полноводною рекою
Родник неистощимых сил
Седое поле Куликово,
Ты – колыбель моей Руси.
Тот день, сегодняшний и давний –
Народный гнев давным-давно.
И видится мне поле брани,
Священное Бородино.
И залп мортир Наполеона,
И строй французских кирасир
На этом поле опаленном
Решалась жизнь моей Руси.
Жестокие отрывки детства
Махнули издали рукой
И некуда теперь мне деться
От страшной памяти такой.
Но дым разбитых полустанков,
И пыль растоптанных дорог,
И с пауком тевтонским танки,
И вмятины чужих сапог
Ушли, как боль уходит в бытность,
Свидетель яростных атак,
Немой участник тех событий,
На постаменте замер танк.
Я вижу поле в дымке синей,
Колосья в капельках росы
Бескрайние поля России,
Они судьба моей Руси
Уставший, позабывший все тревоги,
Подобранным солдатом на дороге,
Дремал, качаясь тихо на седле,
И плыли тлен и месяц в полутьме.
Стоит как воин танк на пьедестале
На бранном поле рядом мирный быт.
И вновь шумят и зеленеют дали,
А танк корнями врос живым в гранит.

Константин Трофимов

Поле Славы.

Земля, овеянная славой,
Лежит вокруг передо мной.
На темной глыбе пьедестала
Тяжелый танк, как часовой,
На башне звезды на рассвете
Горят над далью полевой
И старики сюда и дети
Идут ухоженной тропой.
Бои прошли здесь ураганом,
Оплавив пламенем металл
Закат крылатый над курганом
Седые кудри разметал.
Он тех далеких дней свидетель.
Над полем славы тишина.
Стоят у танка наши дети,
Здесь было страшное – война.
Давным-давно замолкли пушки.
Молчат уже который год,
И мирным дням ведут кукушки
На курском выступе свой счет.

Г. Ходырева

Танковое поле

Танк на пьедестале.
Танковое поле.
Солнечные дали –
Русское раздолье.
Под весенним небом
Теплый пар струиться,
Пахнет поле хлебом,
Спелою пшеницей.
Привела тропинка старого солдата
К небольшому клину…
Бой здесь шел когда то –
«Тигры» и «Пантеры»
Двигались лавиной –
И земля горела
И взрывались мины.
И в дыму тонула,
И пылала пашня…
Глухло все от гула…
Словно день вчерашний,
Бой пришел на память
В грозном сорок третьем –
Огненная заметь
Летом на рассвете.
Отшумели грозы над широким трактом.
Нынче бывший воин
Водит мощный трактор.
В трудовых ладонях
Тяжелеют зерна,
Распахнулось поле
Перед ним просторно,
И грохочет небо
Добрым майским громом,
Поит теплый дождик влагой черноземы.

Федор Третьяков

Поединок с танком

Немало нам встречается таких, -
Совсем простых в быту и на работе
Не до поры, до времени у них
Таится близкое к геройству что-то.

Один из тех прибыл в наш полк служить,
Спокоен сам, ни чем не растревожить,
И вид такой, что в жизни совершить
Он ни чего особого не может.

Но вот, когда бой начал утихать,
Рассеиваться стали гарь и копоть,
Решил хоть немного подремать
В своем солдатском домике, окопе.

Да не пришлось. Опять передают,
Что вышли танки вновь, - по всем траншеям.
Он поднялся и видит: да, идут,
Идут-ползут, и гул их все слышнее.

Идут-ползут с крестами на боках,
Стращая всех своей стальной лавиной,
Идут-ползут, качаясь, как в волнах,
Плюясь и фыркая огнем и дымом.

Один из них проворней всех видать,
Прет напрямую по пригоркам, лужам…
Уже успел с расчетом пушку смять
И несколько окопов проутюжить.

Хотя другим, вступая в этот бой,
Уж сбили пыл мы со своих позиций:
В ловушку первый угодил, второй –
С пробоиной на месте все вертится…

А этот пер, ему все нипочем, -
Приземистый, мясистый, толстокожий.
Солдат наш ждет тот миг, когда по нем
Гранатой дотянуться будет можно.

Вот размахнулся изо всех он сил,
Но только в этот раз он дал промашку:
Не там где надо было, грохнул взрыв,
А танк ползет неуязвимо дальше.

И под рукой гранаты больше нет,
А с автоматом с ним не сразу сладишь.
Тогда, солдат за танком вслед
И на него сумел залезть он сзади,

И по броне прикладом застучал:
Приехали, мол, вылезайте, гады…
Но танк ползти все дальше продолжал,
Что сделаешь его броне прикладом?

Солдат снимает вдруг свою шинель
И заслоняет смотровые щели,
Ну, что, мол, фрицы, скажете теперь, -
Что ваша сталь слабей моей шинели?!

И, в самом деле, тут же танк осел, -
Куда ему теперь в слепую метить?
Придется вылезать кто в нем засел,
Солдат уж на земле, готов их встретить.
Быстрее, мол, а то курок нажму…
И вот вылазят нехотя из люка, -
Водитель и стрелок – по одному –
И поневоле задирают руки.

Когда солдат наш стал их уводить
В штаб на допрос, один из этих пленных,
Что чуть умел по русски говорить,
Солдата нашего спросил надменно:

- Нас удивляйт: ви ж простой зольдат,
А ми – арийцы и нам интэрэсно,
Без выстрела нас с танком в плен забрать,
Вить это не по-воински, бесчестно.

На танке нас ни кто не поражалаь,
Когда вступали маршем по Европе,
Ви тоже, видно раньше воевать
И накопиль в войне не малый опыт?

- Не то ты мелишь, прах тебя возьми, -
Ответил им солдат наш по простому, -
Мы не арийцы, мы росли людьми
И мирным делом занимались дома.

К примеру, я – коров в деревне пас,
Да плотничал, рыбачил я порою,
А научались воевать у вас,
Когда на нас вы ринулись толпою.

Ну, поняли, что вам теперь капут?
Так топайте быстрее, что же медлить?
Мне некогда возиться с вами тут,
Ваш этот танк я встретил не последний!

Фашисты съежились и сникли вдруг,
Сознав, что все, конец, отвоевались…
То им в Европе все сходило с рук,
А здесь, в России, - не на тех нарвались!

***

Забвению те дни не предадим,
Когда на фронт мы провожали старших,
Когда пришлось, на штурм поднявшись, им
Сражаться и за Прохоровку нашу.
Когда, идя за ними в свой черед,
Вступали в бой и мы совсем юнцами, -
Чтоб знал бы враг, как лезть в наш огород,
Чтоб помнил бы, как связываться с нами.

В победу твердо верили свою,
Хотя порой нам было не легко там:
Терять своих товарищей в бою,
В окопах спать, пить воду из болота.

На все, на все, рискуя, шли мы, чтоб
Страна родная вся была свободной,
Для нас в то время теплым был окоп
И вкусен был глоток воды болотной.

Михаил Луконин

Отрывок из поэмы «Дорога к миру»

Прохоровка.
В Курской области за Обоянью
есть станция Прохоровка у мелового завода.
Мы запомнили это названье
летом сорок третьего года.
А лето развернулось на диво,
в зелени пашен и перелесков.
И стрижи трепещут пугливо
над мотоциклом, пролетающим с треском.
Дорога боевая пылится
Над гусеницами машин многотонных.
Заглядывая в почерневшие лица,
солнце поворачивается как подсолнух…
Соль на гимнастерках в июле,
травы, обожженные летом,
птица, подражавшая пуле,
бабочка над лужком многоцветным.
Яблоки, поджидавшие сбора,
картошка с нового огорода,
на кухне – торжество помидора,
розового, как лицо у начпрода.
А танки все продвигаются наши.
Механики неподступны и строги,
и командиры, примостившись у башен,
помогают им разобраться в дороге.
Легковые идут вереницей,
Грузовики разгуделись, как пчелы,
везут автоматчиков и пехотинцев,
в пыли, похожих на мукомолов.
«Мессера» пролетают над нами
так, что трава становится на колени.
Мы теперь видим своими глазами,
Что фашисты повели наступленье.
Солнце боевое восходит,
земля заклубилась в громе и гуле.
Вместе с нами в великом походе
Россия дорогая, в июле.
Да здравствует бой за правое дело!
Дым от брони поднимается горький,
солнце запыленное село
на белые гусеницы «тридцатьчетверки».
«Где-то теперь наш Сережа?»
я о нем вспоминаю частенько.
«Может, в засаде где-нибудь тоже,
как мы с тобой», - улыбнулся Руденко.
Я к пушке подвигаюсь поближе
и к люку пропускаю башнера.
Сема выглядывает.
«Я вижу!..»
-«Видишь?»
-«Вижу!»
-«Почему же так скоро?»
Я в прицеле их бока различаю.
Вот они. Вот у нашей засады
движутся, грохоча, - и
выстрел опрокинулся рядом.
И снова, распарывая воздух,
броненосец наш пламенем облизнулся.
И еще раз зажигательный, как ракета,
к «тигру» оранжевому прикоснулся…
«Посмотрите, ребята, теперь не потушат!»
-«Ого! И этот задымился ребята!»
И запылали горбатые туши
двух «тигров», раскрашенных в цвет заката.
На Прохоровку непрерывным потоком
катились все новые фашистские танки –
«пантеры» и «тигры». Мы к вечеру толком,
подробно их изучили и изнанки.
Встречный танковый бой, как пламя, разросся,
землю поджег, утопил ее в гуле.
Стоит за нами в травах и росах
родина, расцветая в июле.
Третий раз поднимается солнце над полем,
враг бросается с отчаянным ревом,
а мы всей силой, напряжением воли
ударом отзываемся новым.

Вчера сгорела наша машина.
Не стало радиста – бойца Сталинграда.
Сегодня на новой, вот у этой лощины,
мы ответили, расколов «фердинанда».
Мы сидим у машины. За шею, за ворот,
муравьи наползают. Затихло… «Идем-ка
«фердинанда» посмотрим. Удобно распорот…
Вот убитый фашист».
-«Это ты его, Семка!»
-«Нет, это ты, когда он из люка
обливал нас свинцом, сам огнем-----
Возьмем документы, пожалуй.
А ну-ка
нужны они, может, разведчикам нашим…»
-«А вот фотокарточка!
Девушка в грусти…
Стой-ка: Кировоград…
Имя русское с краю…»
-«Дай-ка мне, - просит он, -
мы ее не упустим!
Я найду ее. Дай-ка, - может, узнаю!»
-«Кто? – спросил я и заглох на вопросе.
С трудом разводя побелевшие губы,
он имя знакомое ей произносит:
«Люба?.. Это она!..
Фотокарточка Любы…»
Он уходит, шатаясь, к убитому в поле.
«Руденко! – кричу я. – Не ходи туда, Семка!»
Я его догоняю. Он стонет от боли.
«Вот измена ее, - говорит он негромко.
Он смотрит на фото.-
Как лицо мне знакомо!..
Что же это, Алеша?» - шепчет он, замирая.
«Ты порви это, ты забудь это. Сема!..»
В дыме, в грохоте поле, от края до края.
День четвертый мы начинаем атакой.
Жара поднимается.
Расстегнув гимнастерки,
Мы срослись с нашим мчащимся танком,
с грохотом нашей «тридцатьчетверки».
И вот
пятнадцатого июля, уползая на передавленных лапах,
враг разбитый покатился, сутулясь,
от Прохоровки, направляясь на запад.
О солнце после душного дыма,
шаг по направленью к победе!
Посевы на нашем поле любимом!
«Тридцатьчетверка», на которой мы едем!»
«Посмотри, - говорю я, - вот поле разгрома!
«Тигры» еще продолжают дымиться,
эсэсовцы расположились, как дома,
в землю уткнув искаженные лица.
Бельфингеру надо бы бегать за нами,
чтобы иметь доказательства в споре,
для наблюдений над арийскими черепами
здесь ему хватит лабораторий».
Нехода кричит:
«Ничего, будет время –
вернемся мы к миру, опаленные дымом,
и процесс показательный устроим, над теми,
над теми, кто изменяет любимым!»
-«Нас полюбят! Мы красивые, Семка! –
говорю я. –
Научились мы драться!
Ведь это наша с тобой работенка!..»
Руденко пробует улыбаться.

Солнце оседает за полем,
растягиваются лиловые тени.
Мы «тридцатьчетверку» заправляем газойлем,
потом садимся –
котелки на колени.
Командующий, наблюдая за нами,
очки снимает, чтоб глаза отдохнули.
Усталыми улыбаясь глазами,
выпрямляется на брезентовом стуле.
Когда же
запад затушевывается закатом
и восток поворачивается к восходу,
он, смирно став перед аппаратом,
докладывает о сраженье народу.
А мы - по машинам!..
Нам лучшей не надо
команды!
Развернулись мы круто.
«Вперед!» - это лучшая боевая команда
и направление боевого маршрута.

Андрей Пашко

На Прохоровской земле.

На землю дождик слезами
Падает в тишине,
Солдаты под березами
Забылись в тревожном сне.

Три дня гремел суровый бой,
Пал в кромешной мгле,
Мы в наступление шли с тобой
На Прохоровской земле.

И уж никто сдержать не мог
Гвардейский наш порыв
К Победе, боли превозмог,
Солдат вершил прорыв.

Глаз не сомкнула, не спала,
Вышла сынов встречать
Стоит и ждет их у села,
Милая Родина-мать.

Вечный огонь-
Славы гордый венец.
Вечный огонь
Их бессмертных сердец.
В шуме колосьев,
В цветеньи садов,
В радости нив
И родных городов
Вечный горит огонь.
Нам рассказал о том без слов
Знамени красный шелк,
Как горстка бронебойщиков
Сдержала фашистский полк.

А. Астахов

«Пантеры» и «тигры» кострами пылали.

Вошла ты в историю факелом ярким,
Как песня, как гимн, как победный набат.
Здесь летом июльским в боях было жарко,
Здесь насмерть стоял наш советский солдат.
От взрывов земля под ногами ходила,

От грохота уши солдатские глохли…
Трава от ожогов пощады просила,
А пушки стреляли, в их глотках не сохло.
Гремели оркестром «Катюши» над полем,
«Пантеры» и «Тигры» кострами пылали,
И падали бомбы с неистовым воем,
И пули над ухом, как пчелы, жужжали.
А люди стояли, не ведая страха.
Комбата мне слышится яростный голос.
В крови гимнастерка, ночная рубаха,
Под каскою потный, седеющий волос.
«Рубеж удержать! Даже если придется
Костьми в этом поле горящем зарыться,
Пусть детям и внукам свободно живется,
Ни шагу назад! Будем с нечистью биться!»
И бой продолжается в грохоте ада
Померкло июльское солнце с зарею,
Лавиною двинулась танков армада
Навстречу друг другу, тараня бронею!
Взлетали от взрывов в горячее небо,
Тяжелые башни, лафеты и доты…
Мне видится поле сгоревшего хлеба,
Мне помнится сила той адской работы.
Земля раскололась как будто на части,
Смешалось живое и мертвое в поле,
Советский солдат защищал свое счастье,
Сражаясь за землю, за лучшую долю.
Весь день полыхало кровавое пламя,
История день тот вовек не забудет!
Достойно несли свое Красное знамя
К великой победе советские люди!
…Ушли, отгремели суровые грозы,
Окопы, землянки травой поросли…
Остались у вдов – матерей только слезы,
Да холмики с красной звездой у земли.
И в дни торжества мы спешим поклониться
За подвиг их ратный в жестоком бою,
За русское поле с созревшей пшеницей,
За чистое небо в родимом краю.
За речку и тополь, за трель соловьиную,
За шелест березок на школьном дворе,
За клин журавлиный и землю былинную,
За белый туман над рекой на заре.
За наши сады, перелески, закаты,
За теплый, обжитый родительский дом,
За запах сирени, жасмина и мяты,
За мирный и солнечный день за окном.
Стоят обелиски героям – солдатам,
Их внуки к подножью тюльпаны кладут…
Уходят отсюда на службу ребята,
И клятву на верность отчизне дают!
Мы все перед ними в долгу неоплатном,
Тот танковый бой не забудет народ!
Здесь каждый солдат приближал сорок пятый,
Победный, великий и радостный год!

Михаил Андронов

Под Прохоровкой

Случалось в тех сраженьях даже так,
Что, загораясь ненавистью страшной,
Покинув навсегда горячий танк,
Танкисты бились насмерть в рукопашной.
Пускали в ход ножи и кулаки,
И пламя боль в сердцах не заглушало.
Хваленые фашистские полки
Святая ярость наша сокрушала.
За горло цепко взяли мы врага,
Во век ему такое и не снилось…
Тогда Орловско-Курская дуга,
В боях спружинив, к славе распрямилась!

С. Матвеев.

Сверстнику.

Воину-кулотинцу, совершившему подвиг на Курской дуге, Александру Николаеву, посвящается.

Быстра, шумлива
Хоринка-река.
Сосновый бор, холмы.
Родные дали!
Вот школа новая видна
издалека.
Жаль, что не в ней с азов
мы начинали.
В реке ловили раков, голавлей.
На ласковом песке
Под солнышком лежали.
Катилось детство.
Нет его милей!
А мы тогда о будущем мечтали.
Но сбыться тем мечтам не суждено.
Пришла война и спутала
нам карты.
Не долго думали-
все было решено.
Пошли на бой,
едва покинув парты.
Не все домой вернулись с той войны.
Но где живым искать
твои останки?
Прости, товарищ, я не виноват,
Что ты погиб в бою
в горящем танке.

П. Кулотино.

***

Земляки.

Был привал. Костер светился,
Благо фронт еще далек,
Возле танков появился
В шлеме ладный паренек.
-Братцы! Мне б комбата
надо, -
Новичок спросил солдат,-
Мой земляк.
Под Ленинградом…
-Вот он, Скрипкин –
наш комбат.
-Прибыл к Вам
из пополненья,
Разрешите доложить
Есть сноровка, есть уменье.
Не могу без танка жить.
-Молод, только вышли
годы,
Но люблю таких ребят.
Доложи откуда родом?
Из Кулотино, комбат…
Два кулотинца-танкиста
Мчатся вместе бить врага.
Сколько танков? Двести?..
Триста?..
Битва. Курская дуга.
И сцепились, налетели…
Бой в разгаре. Что там ад!
Вой снарядов. Треск шрапнели.
Танки факелом горят.
Смерть-злодейка – не игрушка.
Смолк радист. – Прощай,
дружок!
Вслед за ним замолкла пушка,
Мертв и башенный стрелок.
Что, водитель, хмуришь
брови?
Злой слезой туманишь
взгляд.
На дне танка в луже крови
Стонет раненый комбат.
Где укрыть?.. Воронка рядом.
-Ты держись, крепись, комбат.
«Тигры лезут, лезут гады!..
И ползком, ползком назад.
Лбом, вдавившись
в смотровую –
После боя, как экран,
Он машину боевую
На последний вел таран.
То в бессмертие дорога.
Цель близка. Ревет мотор.
Ну еще. Еще немного,
Взрыв…Пылающий костер.
Тридцать лет костер тот
светит.
Подвиг будет жить в веках.
Сложат песни наши дети.
О героях – земляках.

П. Кулотино.